Презентация "Сравнительно-исторический анализ произведений" по литературе – проект, доклад

ВИДЫ АНАЛИЗА. Сравнительно-исторический

СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ. В основе - сформулированная Александром Веселовским одна из главных задач исторической поэтики - «проследить эволюцию поэтического сознания и его форм».

Базируется на изучении существующих между произведениями генетических связей и «меняющейся функции элемента в новой литературной форме» (Ю. Тынянов).

В центре внимания - проблема литературных влияний, традиций, проблема «диалоги» творческих индивидуальностей и национальных культур.

«… исстари замешенные образы наполняются в миметическом произведении или иноязычной литературе "новым пониманием реальности"» Александр Веселовский.

Позволяет на «проявляющем» фоне одного произведения: глубже осознать жанрово-стилевые и сюжетно-композиционные черты, художественные образы и эмоциональный пафос другого, обнажить историческое единство мировой литературы, ее «вечные» темы и устремления, найти «свое в чужом» и «чужое в своем», определить характер рецепции национальной литературой «чужого» произведения.

Рецепция одного и того же литературного объекта может быть сугубо индивидуальной: историко-литературной, культурно-исторической, стилистической, миметической, идеологической, религиозно-философской, эмпатической, артистической, профетической, гендерной, историософской, эсхатологической, психоаналитической, гностической, оккультной, теософской, деконструктивистской и др.

Тип рецепции задает формально-содержательную программу анализа «мимотекста» (Ж. Жаннет), который в зависимости от намерений автора может рождаться как имитация, пастиш, как пародия - в ее изначальном смысле, когда она не разрушает, не высмеивает свой предмет, а реактивизирует его, выявляя в нем, благодаря остранению, сущностные черты.

«… в пародии лежит усиление содержания» О. Фрейденберг.

О влиянии «Божественной Комедии» на «Мертвые души»: А.И. Герцен - картины крепостной жизни «Мертвых душ» сравнивал с рвами Дантова ада. П.А. Вяземский в комментарии к письму автора «Мертвых душ» замечал: «О попытках его (Гоголя. – С.А.), оставленных нам в недоконченных посмертных главах романа, положительно судить нельзя, но едва ли успел бы он без крутого поворота и последовательно выйти на светлую дорогу и, подобно Данту, завершить свою «Divina Comedia» Чистилищем и Раем».

Поводы к сравнению «Мертвых душ» и «Божественной Комедии»: способность Гоголя в «ужасающем для человека виде» представлять «тьму и пугающее отсутствие света». Указания автора на трехчастную композицию задуманного произведения, Намеки на грандиозный замысел, а также дальнейшую судьбу Чичикова, в «холодном существовании которого, заключено то, что потом повергнет в прах на колени человека перед мудростью небес» (Гоголь).

Поводы к сравнению «Мертвых душ» и «Божественной Комедии»: Авторское определение «Мертвых душ». «Вещь, над которой сижу и тружусь теперь ...не похожа ни на повесть, ни на роман... Если Бог поможет выполнить мою поэму так, как должно, то это будет первое мое порядочное творение» . Слово «поэма» значилась и на обложке нового сочинения, которую автор нарисовал сам.

К.С. Аксаков не сомневался в правоте авторского определения «Мертвых душ». Он полагал, что Гоголю, безусловно, свойственно эпическое созерцание, «древнее, истинное, то же, что у Гомера». В «Мертвых душах» «нечего искать содержания романов и повестей», ибо «глубочайшая связь всего между собою» основана «не на внешней анекдотической завязке <...>, но на внутреннем единстве жизни»; из-под руки великого русского писателя «восстает, наконец, древний, истинный эпос».

С. П. Шевырев о «Мертвых душах»: «Их полную художественную красоту может постигнуть только тот, кто изучал сравнения Гомера и итальянских эпиков, Ариосто и особенно Данта, который, один из поэтов нового мира, постиг всю простоту сравнения гомерического и возвратил ему круглую полноту и оконченность, в каких оно являлось в эпосе греческом. Гоголь в этом отношении пошел по следам своих учителей»

В.Г. Белинский (незадолго до статей Шевырева и Аксакова) уверял, что «не в шутку назвал Гоголь свой «роман» поэмой <...>, не комическую поэму разумеет он под нею. Это нам сказал не автор, а его книга».

Однако, в сопоставлении «Мертвых душ» с древним эпосом, а Гоголя с Гомером и Данте Белинский усмотрел: желание умалить социально-историческое содержание поэмы, ее разоблачительный пафос; резко выступил против того, чтобы «путать чужих в свои семейные тайны»; иронизировал над теми, кто находил сходство русского писателя с Гомером и Данте, и заявлял: «... мы с своей стороны беремся найти его с добрым десятком новейших поэтов».

Позже Белинский укажет на реально-исторический характер «Божественной Комедии» и уже на другой основе «сведет» Гоголя с Данте, «Комедия» которого была «полным выражением средних веков с их Схоластической теологиею и варварскими формами их жизни...».

Н.В. Гоголь о средних веках: «В них совершилось великое преобразование мира; они составляют узел, связывающий мир древний с новым...»

В конспекте книги Г. Галлама «Европа в средние века», Гоголь замечает (в связи с историей Флоренции: «Оскорбление, совершенное в Пистое <...> разделило жителей на две партии: Bianchi и Neri. Они пронесли до самой Флоренции зародыш своей вражды и произвели одно из самых печальных разделений, колебавших Флоренцию. В одной из революций, произведенных сим разветвлением заговоров, Флоренция изгнала из стен своих Данте Алигьери, юного гражданина, имевшего должность в магистрате и державшего сторону Bianchi, искавшего убежище при дворце принцев джибелинских».

В этом конспекте (составлен незадолго до работы над «Мертвыми душами»), Гоголь еще раз обращается к имени Данте, цитирует «Божественную Комедию» и замечает: «Домашние революции и непостоянство успехов в заговорах были так часты во Флоренции спустя долго после сей эпохи (имеется в виду период поддержки гвельфов королем Неаполя Карлом Анжу), что Дант сравнивает ее с больным, который, не находя покоя, думает себе облегчить, переменяя положение в своей кровати, - см. «Чистилище, песнь 6...» Опомнившись хотя б на миг один, Поймешь сама, что ты - как та больная, Которая не спит среди перин, Ворочаясь и отдыха не зная. («Чистилище», VI, 148-151)

В пору работы над первым томом «Мертвых душ» имя Данте в письмах Гоголя: 1837 г. - Н.Я. Прокоповичу: «После итальянских звуков, после Тасса и Данта, душа жаждет послушать русского». Через два года, получив известие от Шевырева, что тот взялся за перевод «Комедии»: «Ты за Дантом! Ого-го-го-го! И об этом ты объявляешь в конце письма... Я так обрадован твоему огромному предприятию».

Осмысление связей Гоголя с Данте у А.Н. Веселовского: Он утверждал, что второй том «Мертвых душ», как и вторая часть «Божественной Комедии», должен был убедить, «что для всех, в ком еще не зачерствело сердце, возможно спасение. Очищающим началом должна явиться любовь в том мистическом смысле, какой она с годами получала для Гоголя, - не только культ женщины, но и стремление всего себя отдать на служение людям-братьям».

Гоголю (по Веселовскому) «не суждено было дожить до сознания заключительной части поэмы. Врата Рая остались закрытыми для привычных спутников его, героев «Мертвых душ». Но замысел поэта можно отгадать, группируя и обобщая намеки и указания из его переписки и из воспоминаний его друзей. <...> Смиренный отъезд Чичикова слишком ясно замыкает второй период его жизни. Затем он может снова явиться, лишь вполне преобразившись. Энергия, избытку которой удивлялся Муразов, должна направиться на служение ближнему; только в таком случае будет понятно, что «недаром такой человек избран героем».

А.Н. Веселовский в связи с Гоголем: «Как Многотрудное странствие великого тосканца приводит его к созерцанию божественных сил, образующих небесную Розу, и вечно-женственное начало, воплощенное в Беатриче, исторгает из его уст песни благоговения и радости, так странствие болеющего о людях обличителя по русской земле, бесчисленные картины пороков и низостей, сменяющихся затем борьбой добра со злом, должны были разрешиться торжеством света, правды и красоты».

Д.Н. Овсяников-Куликовский: назвал задуманную Гоголем трилогию «морально-религиозной поэмой», в которой автор возлагал на себя бремя ответственности за всю нацию, за настоящее и будущее России, а весь замысел «Мертвых душ» основывается на «эгоцентрической антитезе: "я (Н.В. Гоголь) и Русь"».

С. Шамбинаго: «Цели гоголевской поэмы навеяны перспективами «Божественной Комедии». Данте стремился привести людей к состоянию идеальному, научить их достигнуть счастья в этой жизни и блаженства в будущей. Для него возрожденная родина должна была со временем превратиться во всемирную империю, чтобы в ней совершилось предназначение человечества...»

Ю.В. Манна («О жанре «Мертвых душ», 1972): дантовская традиция воспринята Гоголем не механически, а преобразована и включена в новое целое. Она иронически переосмысляется, когда дело касается отдельных реминисценций, как, например, в сцене совершения купчей, и берется вполне серьезно, когда Гоголь использует принцип этической градации при изображении персонажей первого тома: галерея помещиков начинается с Манилова, человека, который еще «ни то ни се, ни в городе Богдан ни в селе Селифан»; за ним следуют помещики «один гаже другого», а венчает этот ряд «прореха на человечестве», Степан Плюшкин. Но и у Данте в преддверии преисподней находятся те, кто не делал ни добра, ни зла, а настоящие грешники располагаются в девяти кругах ада тем ниже, чем ближе к дьяволу, чем тяжелей их вина.

Ю.В. Манн: трехчастная композиция «Мертвых душ» могла возникнуть не только под влиянием «Божественной Комедии». В своих усилиях создать поэму-трилогию Гоголь мог руководствоваться и современной ему философской мыслью об особой роли триады как наиболее верной и адекватной категории познания.

Ю.В. Манн: Но как бы далеко ни отходил Гоголь от поэмы Данте, «Мертвые души» сохраняют то свойство, о котором, как принадлежности «Божественной Комедии», писал Ф. Шеллинг: произведение Данте «не сводится ни к одной из этих форм (драмы, романа, дидактической поэмы) особо, ни к их соединению, но есть совершенно своеобразное, как бы органическое, не воспроизводимое никаким произвольным ухищрением сочетание всех элементов этих жанров, абсолютный индивидуум, ни с чем не сравнимый, кроме самого себя».

Ю.В. Манн: к дантовской традиции восходит: особая универсальность «Мертвых душ», создаваемая уподоблением части - целому, внешнего — внутреннему, материального существования человека - истории его души. В качестве доказательства Манн ссылается слова Гоголя из заготовок к первому тому поэмы: «Весь город со всем вихрем сплетней - преобразование бездеятельности жизни, всего человечества в массе... Как низвести все мира безделья ми всех родах до сходства с городским бездельем? И как городское (безделье возвести до преобразования безделья мира?».

Е.Н. Купреянова: «Чудесное превращение брички Чичикова (в «птицу - тройку») обнажает, причем демонстративно, символическую многозначность всей художественной структуры замысла и его воплощения в первом томе «Мертвых душ» как эпопеи национального духа, его движения от мертвого усыпления к Новой и прекрасной жизни. Отсюда - не роман, а «поэма», охватывающая по замыслу все сущностные свойства и исторически разнородные состояния «русского человека» и в этом смысле ориентированная на эпос Гомера, а одновременно и на «Божественную Комедию» Данта <...>».

Е.Н. Купреянова: «Предсказанное «Божественной Комедией» осмысление всего изображенного в первом томе - как ее «чистилища» и намерение изобразить в третьем томе ее грядущий «рай» не подлежит сомнению и не раз отмечалось критиками и исследователями. Но глубинный и еще до конца не проясненный смысл этого несомненного факта заключается в куда более сложном уподоблении наличного национального бытия и его исторических перспектив заплутавшейся и обретающей свой истинный путь национальной душе, в свою очередь уподобленной душе человека. Душа человеческая во всех трех ее измерениях - индивидуальном, национальном и общечеловеческом - и есть подлинный герой поэмы Гоголя...».

Данте о четырех смыслах «Божественной Комедии» в письме к Кан Гранде делла Скала: «...смысл этого произведения не прост, более того, оно может быть названо многосмысленным, т. е. имеющим много смыслов». первый, - это буквальный, второй - аллегорический, третий - моральный, четвертый - анагогический (сверхсмысл).

Средневековые богословы, применяя метод толкования по четырем смыслам к Библии, составили стихи: «буквальный смысл учит о произошедшем; о том, во что ты веруешь, учит аллегория; мораль наставляет, как поступать, а твои стремления открывает анагогия».

Данте, распространяя многосмысленное толкование Библии и на светскую поэзию, утверждал, что прежде всего стоит говорить о буквальном, а затем об аллегорическом смысле, иногда же прибегать и к другим, т. е. моральному и анагогическому, который, по мнению богословов, обнажает связь с вечностью

Гоголь как будто помнил и знал о таком, авторском, толковании «Комедии», когда в «Четырех письмах к разным лицам по поводу "Мертвых душ"» пытался натолкнуть читателей на более глубокое и широкое восприятие поэмы: «Бывает время, когда нельзя иначе устремить общество или даже все поколение к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости».

Ф.В. Шеллинг (ср. с Гоголем): «Данте мстит с пророческой силой в своем «Аде» от лица страшного суда, как пронизанный карающий судья, мстит не из-за личной ненависти, но с благочестивой душой, возмущенной мерзостью переживаемого времени… Ужас мучений обреченных он (Данте) смягчает своим собственным ощущением их; у пределов стольких стенаний оно так омрачает его взор, что он готов плакать...».

Гоголь (имея в виду и «Мертвые души»): «...все мои последние сочинения - история моей собственной души». Гегель (об авторе «Божественной Комедии»): «...о созданиях своей фантазии он может повествовать как о собственных переживаниях, а потому получает право включать в объективное произведение и свои собственные чувства и размышления».

Гегель (о Данте и его «Комедии»): «Более высоким делом является то, которое каждый человек должен осуществить в самом себе, - его земная жизнь, определяющая жизнь вечную». Данте считал создание «Комедии» своим долгом перед родиной, перед потомками. Он называл ее «поэмою священной». Для Данте это был труд, выполнение которого Бог поручил гению (В этом отношении полно значения, что св. Петр наставляет поэта: «Скажи о том, что я сказал тебе!».

Гоголь: «Рожден я вовсе не затем, чтоб произвести эпоху в области литературной. Дело мое проще и ближе: дело мое есть то, о котором прежде всего должен подумать всякий человек, не только один я. Дело мое - душа и прочное дело жизни». П.В. Анненков: с половины 1843 года Гоголь начинает молить Бога «дать ему силы поднять произведение свое на высоту тех откровений, какие уже получила душа его».

Путь моральных исканий, долгих сосредоточенных дум подводил Гоголя к дантовскому пониманию творчества как единственному средству приближения к запредельному, неосуществимому помимо искусства идеалу. Ощущал себя мессией и остро чувствовал ответственность за нацию: «Русь! Чего же ты хочешь от меня? Какая непостижимая связь таится между нами? Чего глядишь ты так и зачем все, что ни есть в тебе, обратило и на меня полные ожидания очи?».

Гоголь: неоднократно заявлял: «вовсе не губерния, и не несколько уродливых помещиков, и не то, что им приписывают, есть предмет "Мертвых душ"». Данте: «...цель целого и части - вырвать живущих в этой жизни из состояния бедствия и привести их к состоянию счастья».

Гоголь: «Сочинения мои так тесно связаны с духовным образованием меня самого и такое мне нужно до того времени вынести внутреннее, сильное вос­питание душевное, глубокое воспитание, что нельзя и надеяться ни скорое появление моих новых сочинений».

Гоголь: «Была у меня гордость, но не моим настоящим, не теми свойствами, которыми владел я; гордость будущим шевелилась в груди - тем, что представлялось мне впереди, - счастливым открытием, которым угодно было, вследствие Божией милости, озарить мою душу».

Н.В. Гоголь утверждался в уверенности своего дара провидения и своей особой миссии. Ему казалось, что он совершит то, «чего не делает обыкновенный человек», что «кто-то незримый пишет» перед ним «своим могущественным жезлом». Эта вера, что небесная сила помогает ему на поприще, где только и может разрешиться загадка его существования близка дантовскому признанию божественной обусловленности творческого акта (30-я песня «Рая»): Все, что умрет, и все, что не умрет, Лишь отблеск мысли, коей Всемогущий Своей любовью бытие дает.

Н.В. Гоголь (о своей работе) - В.А. Жуковскому (1843): «Такие открываются тайны, которых не слышала дотоле душа, И многое в мире становится после этого труда ясно». Сознание приобщенности к «неизреченному» смыслу русской жизни и жизни вообще давало ему повод ощущать себя «судьей стран и убеждений». Позицию поэта как пророка и верховного судьи провозглашал, обращаясь к Данте, Каччагвида: ... и будет честь тебе, Что ты остался сам себе клевретом («Рай»)

Сравним обращение к Данте, Каччагвида с письмом Гоголя: «Хотел бы я, чтобы по прочтении моей книги люди всех партий и мнений сказали: «он знает точно русского человека; не скрывши ни одного нашего недостатка, он глубже всех почувствовал наше достоинство»

«О чем бы ни размышлял, о чем бы ни фантазировал Данте, он пишет кровью сердца. Он - не Гомер, невозмутимый и безличный созерцатель, он весь здесь, всем своим существом, настоящий «микрокосмос», жизненный центр этого мира, его апостол и вместе с тем его жертва» (В.Н. Лазарев).